Александр Успенский - На войне. В плену (сборник)
Дальнейшая история их побега следующая.
И штабс-капитан Б., и поручик С. оба владели немецким языком (главное условие для побега).
На улице в Нейссе они сначала смешались с толпой – день был праздничный, потом уже в темноте двинулись из города по намеченному заранее пути. С собой взяты были карта и компас для направления, шоколад и галеты для питания и, кроме того, настоящие немецкие деньги.
Ночами они непрерывно шли, избегая больших дорог, а с рассветом прятались в лесу, во ржи или в огородах на задах деревень. Таким образом они в течение двух недель благополучно добрались к одной глухой железнодорожной станции, где купили билеты и по узкоколейке доехали до большой станции. В вагоне, при разговорах с пассажирами, выдавали себя за рабочих.
Уже подъехали к конечной станции своего маршрута, откуда должны были без дорог, лесом верст сорок, пробраться через фронт к своим. Но здесь счастье изменило им, вернее, погубила собственная неосторожность.
Подъезжая к последней станции, они вынули карту, чтобы наметить дальнейший свой маршрут, но в этот момент вошел в вагон переодетый жандарм, увидал в их руках карту и потребовал паспорта. За отсутствием таковых он их арестовал.
Оба беглеца были судимы за порчу казенного имущества при побеге: сломанная рама в окне, испорченный замок в дверях и порванная проволока! Отсидев за это полгода в тюрьме, были заключены в репрессионный лагерь. Вот вся история их побега, рассказанная мне штабс-капитаном Б. уже в 1918 году в лагере «Hellholland», где мы опять встретились.
Личный состав военнопленных офицеров в лагере Нейссе был самый разнообразный, как по национальностям, так и по положению. Здесь были и русские (больше всего), и французы, и англичане, и бельгийцы. Среди них были и командиры отдельных частей союзных армий – пожилые кадровые полковники, и совершенно молодые офицеры – бывшие студенты или кадеты, окончившие школу прапорщиков.
Небольшую группу составляли наши бывшие фельдфебеля-подпрапорщики, произведенные за боевые отличия в прапорщики. На войне это был ценный материал по своей дисциплинированности и уменью подойти к солдату. В плену большинство из них держали себя скромно, стараясь своим поведением скорее войти в офицерскую среду, но «в семье не без урода»: был среди них один, который отличался в лагере безобразным поведением, когда напивался пьян.
Был случай, когда этот прапорщик, совершенно пьяный, стал исполнять естественную надобность на виду у всех, у окна барака. Когда подскочил к нему возмущенный немец-фельдфебель и начал на него кричать, он этого фельдфебеля толкнул; последний ударил его по лицу, вызвал конвойных и потащил его в комендатуру… Это была нестерпимо обидная картина, когда немецкий фельдфебель на глазах пленных офицеров разных армий, на плацу тащил совершенно пьяного русского офицера под арест!
В это время, по инициативе нашего старшего в лагере полковника Рустановича, был учрежден в лагере комитет штаб-офицеров для разбора, при помощи дознаний, происходящих между офицерами инцидентов, ссор и всяких некрасивых историй, чтобы повлиять на поведение в плену лиц вроде вышеупомянутого прапорщика.
Составлялись на таких офицеров протоколы, но мера эта, мне кажется, была малодействительною. Даже некоторые из кадровых офицеров смеялись над этими протоколами, не веря, чтобы они могли дойти до русского Главного штаба.
Среди французских командиров отдельных частей в лагере Нейссе находился командир одного из самых старых пехотных полков французской армии, Colonel герцог де Шуазель – родственник австрийского императора Фра нца-Иосиф а.
В тяжелом бою на Марне полк его сильно пострадал, и он с небольшой группой офицеров и солдат захвачен был в плен.
Когда император Франц-Иосиф узнал о его пленении немцами, то предложил через кайзера Вильгельма герцогу Шуазелю, как своему родственнику, жить в плену в одном из своих замков, но герцог категорически отказался. Тогда немецкими властями предложено было ему помещение в одной специально для высших военнопленных чинов вилле; он опять отказался, заявив, что желает разделить участь в плену с офицерами своего полка.
Я видел, каким почетом он окружен был со стороны своих подчиненных офицеров. Между прочим, герцог Шуазель первый сообщил нашему старшему в лагере полковнику Рустановичу, что всем нам, участникам Гумбиненской победы, были заготовлены в Париже ордена Почетного Легиона, как спасителям Парижа.
Наконец наладилась у нас переписка с родными и знакомыми. Первые открытки появились в начале мая, и как мы завидовали счастливцам, получившим их!
Одно частное письмо из России, адресованное поручику В. Б‑ну (20‑го корпуса), перечитали мы все. Вот его содержание:
«24 апреля 1915 года
Здравствуй, Вася!
Ты далеко, в чужой стране… Может быть, тоска, мрачные мысли: нет! русский солдат силен духом. Ты – солдат! Мы знаем, как вы попали в плен. При встрече не судить вас будет Россия, а благодарить! Вы поддержали честь русского оружия и покрыли его неувядаемой славой.
Тебе хочется знать, что дома? Ничего: война действует благотворно. Исчезло пьянство – главное наше зло. Наступила тишина, у всех стал достаток. Прекратились беспорядки. Народу, как будто и не брали. Брат Николай находится во Львове, очень доволен службой. Желаю всего хорошего! До свиданья!
Подпись».В это же время один офицер из Риги получил газету «Рижская мысль» (1915 г., март) со статьей «Корпус – Герой», где описывались действия нашего 20‑го корпуса; вот она:
«Когда отдельные личности совершают геройские подвиги, это приводит в восхищение всех. Что же сказать о сорока тысячах русских богатырей, в течение девяти дней совершивших непрерывный массовый подвиг!
Что, кроме благоговения, может вызвать геройский бой одного нашего корпуса против шести германских корпусов, с озлоблением и яростью наседавших на него с востока, запада, севера и юга! Теперь, из официальных сообщений Генерального штаба, мы знаем этот корпус. Им по справедливости гордится вся Россия, но особую гордость он должен вызвать у рижан!
По болотам, лесам и глубоким снегам 20‑й армейский корпус, под натиском целой германской армии, до последнего патрона, на протяжении девяти дней отходил пятьдесят верст, сдерживая на своих плечах неприятельские полчища и выручая, таким образом, нашу Десятую армию от опасности охвата сильнейшим врагом.
Больше того, идя с беспрерывным боем (один против шести), 20‑й корпус не только мужественно отбивался от неприятеля – он вел еще за собой толпу пленных германцев (главным образом, в бою под Махарце), более тысячи человек, командир полка, пять офицеров и несколько врачей! Это ли не подвиг?! Это ли не геройство?!
20‑й корпус совершил все возможное, все доступное человеческим силам! Много богатырей его легло костьми, защищая каждую пядь земли, умерев смертью славных, но остались и целые полки героев.
Как видно из сообщения Генерального штаба, они возвратились уже на линию укрепленных русских позиций, чтобы, быть может, еще не раз удивить свет своим геройством и показать товарищам, как сорок тысяч наших могут удерживать сотни тысяч германцев в течение девяти дней, до последнего патрона!
Судя по „Русскому Инвалиду“, кажется, не многие наши полки, начавшие компанию с первых же дней, так отличились, и подвиг 20‑го корпуса станет достоянием истории и одною из ее ярких страниц».
Помню, как мы тогда зачитывались – «упивались» строками этой восторженной статьи.
Содержанием таких статей и писем с родины мы взаимно делились, ведь это поддерживало нашу бодрость, особенно потом, в те дни шумных манифестаций немцев, когда русские армии начали отход свой из Галиции.
Первое письмо, полученное лично мною из России, доставило мне двойную радость. Старый отец мой извещал меня, что вся семья моя благополучно продолжает жить в Вильне, и что я произведен за отличие в бою в подполковники, со старшинством 26 августа 1914 года (Алленбургский бой).
Скоро я получил от моей жены посылку с моей одеждой и бельем, и, между прочим, на присланном кителе блестели новые золотые штаб-офицерские погоны с двумя полосками! В жизни пленного это было большой радостью: ведь штаб-офицерский чин в русской армии, в мирное время, обыкновенному строевому капитану получить было очень трудно. Я вспомнил обещание покойного дорогого командира и помолился за его душу.
IV. Продолжение войны и плена
Питание. Устройство церкви в манеже. Возвращенье оружия полковнику Барыбину. Об Алленбургском бое – книга немецкого генерала Гальвица. Переезд в лагерь Гнаденфрей.
Многие из нас еще в 1915 году были уверены, что война окончится скоро, но пленные англичане с улыбкой говорили нам, что «война еще не начиналась, потому что английская армия еще только вступает в войну». Конечно, нам обидно было слышать такое мнение, и тогда известная фраза англичан «будем вести войну до последнего солдата» была нами дополнена словом «русского», то есть англичане «будут вести войну до последнего русского солдата».
